Не добежали, думает, не успели.
Еще немного – и я буду счастлива, думает Григорьевна. Когда война заканчивается, хоть кто-то да остается. И тогда этот кто-то становится по-настоящему счастливым. Да. После войны приходит счастье.
На углу Крещатика и Проризной Григорьевна останавливается. Шеренга военных с автоматами перекрывает ей дорогу. Военные в шлемах. Григорьевна не видит их лиц.
– Эй, вы! – кричит им Григорьевна. – А ну, расступитесь! У меня нет на вас времени. Мне нужно пройти дальше. Там меня ждут.
– Никто тебя там не ждет, – отвечают военные.
– Вы врете. В конце концов, вы ничего не знаете. Вы тупые как древесина.
Военные шепчутся между собой. Григорьевна нервничает.
– Расступитесь, – повторяет она. – Мне нужно пройти дальше.
– А почему ты так уверена, что нужно?
Какие невоспитанные, думает Григорьевна, тыкают мне, будто я с ними свиней пасла.
– Нужно, я знаю, что нужно.
Военные расступаются, и вперед выходит Артем Миколаевич. На нем офицерский мундир. Мундир ему очень к лицу.
– Красивый мундир, – говорит Григорьевна.
– Григорьевна, что вы здесь делаете?
– Я? Прогуливаюсь.
– Врет, – говорят военные.
– Ну хорошо, – Григорьевна краснеет. – Я шла к вам, Артем Миколаевич. Ведь вы меня ждали, правда?
– Ждал, но не так чтобы очень, – тихо отвечает он.
– Ну, главное, что ждали. Теперь все будет иначе.
Военные подталкивают Артема Миколаевича в спину, мол, скажи ей, не тяни.
– Григорьевна, – начинает Артем Миколаевич, – все это, знаете, было несерьезно.
– Несерьезно? Не вижу в этом ничего страшного. Я люблю шутки и люблю, когда шутят. Я вообще думаю, что людям нужно больше смеяться.
Артем Миколаевич молчит.
– Я, Артем Миколаевич, знаете как думаю? Что главное между людьми – это взаимный интерес. Чтоб люди интересовались другими людьми. Вот возьмем нас с вами. Вы мне интересны. Мне любопытно, что вы за человек. Как и о чем вы думаете. Как ведете себя в разных ситуациях. Я вас еще совсем не знаю, но уже очень вам рада. Я в предвкушении узнавания, понимаете меня?
– Я не совсем вас понимаю, Григорьевна.
– Все очень просто, Артем Миколаич! Вот скажите, я вам интересна? Интересно вам, кто я такая?
– Я вроде знаю.
– Ничего вы не знаете! – Григорьевна чувствует, как у нее по лбу стекает капелька пота. – Артем Миколаевич, скажите, что вы хотели от меня, когда так часто приглашали меня к себе в кабинет, когда дотрагивались до меня, целовали меня в ухо или шею? Скажите, чего вы от меня хотели?
– Ничего, – отвечает Артем Миколаевич.
Он жестом отдает своему войску какую-то команду. Григорьевна ее не понимает. Она стоит посреди дороги, расхристанная, распатланная, на кривых ногах и высоких каблуках, и в груди у нее что-то ужасно громыхает.
Артем Миколаевич исчезает за шеренгой солдат. Те прицеливаются и все разом, залпом стреляют Григорьевне в грудь. Прямо в сердце.
«Панфилов па-гиб!»
Григорьевна падает на колени и краем глаза замечает большое багряное пятно на своем любимом салатовом платье. Пятно становится все больше.
– Мое сердце, – шепчет Григорьевна, – оно так болит. Так болит.
Солнце затягивает черным туманом.
Кому же я тогда интересна?
«Кто будет меня любить?»
Прислушивается к своему сердцу.
«Еще мгновение, и я умру».
Но сердце, простреленное, все равно громыхает.
5
– Григорьевна, куда мы пришли?
Белла робко заходит в незнакомое здание. Григорьевна радостно хлопает в ладоши.
– Как куда, Белла? Мы пришли плавать!
– Плавать?
Григорьевна уверенно ведет Беллу за собой. Они проходят через холл, минуют черные коридоры и раздевалки и оказываются перед гигантским бассейном с голубой-голубой водой. Бассейн разделен на четыре дорожки. Теплый хлорированный пар щекочет Белле ноздри.
– Но, Григорьевна, я… у меня… у меня нет купальника.
– Я обо всем позаботилась! На! – Григорьевна вынимает из сумки купленный для Беллы купальник. – Он не ахти, но на первые разы хватит. Мы будем здесь плавать каждую субботу. Пойдем переодеваться.
Белла растерянно застыла на месте.
– Но я не могу. Я не умею плавать.
– Не умеешь? Белла, мы с тобой знаем, что это неправда. И сейчас мы покажем, на что мы способны!
* * *
– Я никогда не спрашивала вас, что это за море?
– Море? Вы думаете, это море?
– Ну да, я не вижу противоположного берега.
– А сейчас? – Он делает шаг по направлению к Белле.
– Не вижу.
– А сейчас? – Он уже на расстоянии вытянутой руки.
– Что-то еле заметное виднеется над линией горизонта. Но я не знаю, земля ли это. Может, это тень моря.
– А сейчас? – Он встает совсем рядом с Беллой. Его губы касаются ее лба.
– Зачем вы меня мучаете? – шепчет Белла.
– Потому что вы до сих пор не научились плавать.
– Я уже научилась. Я умею плавать.
Белла ложится спиной на воду, отталкивается и так, на спине, плывет на глубину моря. Видит сквозь поднявшиеся брызги его – удивленного и обескураженного. Плывет все быстрее, аж пока его фигура не исчезает в седьмых водах. Вода становится холодной и тяжелой.
Теперь я одна, думает Белла.
Она лежит на воде и колышется на морской поверхности. Без движения. Без боли. Без слез.
И миллионы медуз, больших и маленьких, розовых и фиолетовых, так же колышутся рядом. Без движения. Без боли. Без слез.
1
Осень – пора старых фотографий.
Антонина Васильевна разложила у себя на коленях, укрытых пледом, два толстых альбома с фотокарточками.
Жучка – задрипанная собачка Антонины Васильевны – скулит под дверью. Жучка просится на улицу, но Антонина Васильевна в печали.
– Жучка, – говорит Антонина Васильевна, – потерпи хоть раз в жизни. Я смотрю фотографии. Я хочу поплакать!
Жучка продолжает скулить.
«Ну ладно, – думает Антонина Васильевна, – в конце концов, я не помню, когда выводила ее на улицу. Проклятая старушечья память. Вчера? Или позавчера? Вчера у меня болела поясница – вряд ли я в таком состоянии выходила с ней во двор».
– Хорошо, – говорит Антонина Васильевна Жучке. – Идем. Твоя взяла.
Антонина Васильевна поднимается с кресла, а Жучка радостно вымахивает третью своего хвоста, пострадавшего когда-то в дверях лифта.
– Вот сволочи! – восклицает Антонина Васильевна, дотронувшись до батареи в гостиной. – Ноябрь уже, а отопление и не думают включать!
Надевает свое потрепанное, когда-то страшно модное бордовое демисезонное пальто «джерси». Оглаживает воротник из стриженого песца. Надевает черные сапоги, и на правом, как обычно, расходится молния.
Нужно купить новые, думает Антонина Васильевна, а то скоро не в чем будет выгуливать Жучку. Рядом с метро «Минская» недавно открылся магазин «Обувь по 50 гривен». Антонина Васильевна видела на витрине надпись, обвешанную разноцветными воздушными шариками: «Мы уже открылись». Нужно будет зайти. Раз уже открылись, то нужно зайти.
В коридоре Антонина Васильевна замирает и прислушивается.
Быть этого не может! Неужели снова?! Сколько можно?! Люди окончательно совесть потеряли!
– Сейчас я им покажу! – решительно говорит Антонина Васильевна. – Жучка! За мной!
Она выходит из квартиры и спускается на лифте со второго этажа на первый. Жучка сбегает по ступенькам.
Здесь, на первом этаже, музыка слышна громче. Антонина Васильевна идет на звук.
Может, я стала подслеповатой, но со слухом у меня все в порядке, думает она. Ну ни стыда ни совести у людей!
Дверь шестой квартиры приоткрыта. Антонина Васильевна смело входит. Жучка семенит следом.
Сейчас я им устрою дискотеку, думает Антонина Васильевна. Сейчас они у меня запоют.
Квартира оказалась нежилой. Никакой мебели, никаких вещей. Коридорчик и одна комната с зеркалами во всю стену. Антонина Васильевна даже растерялась. Собственное отражение в зеркале ей не нравится.
Какая же я стала старая и сгорбленная, думает она.
На подоконнике массивный магнитофон, включенный на полную громкость. Антонина Васильевна недовольно морщится, а Жучка начинает подгавкивать, подпевать по-собачьи.
– Замолкни, Жучка, и без тебя тошно!
Антонина Васильевна оглядывается в поисках жертвы.
И вдруг видит перед собой странное существо мужского пола в атласе и блестках.
– Господи, что здесь происходит? – бормочет Антонина Васильевна себе под нос.
Фавн вытаращивается на гостью, смотрит так несколько секунд, а потом, как-то странно и ненормально вышагивая, проплывает к магнитофону и приглушает звук.
Гомик, думает Антонина Васильевна, или того хуже – трансвестит. Куда я попала? Вот придушат меня сейчас здесь, и никто не спохватится.
– Что вам нужно? – спрашивает существо в атласе и блестках.
Антонина Васильевна замечает, что это довольно молодой парень, смуглый, с зачесанной и сдобренной гелем шевелюрой и с намазанным гримом лицом. Синяя распахнутая на груди атласная сорочка с рюшами, черные широкие штаны с лампасами, лакированные туфли на каблуках.
